руководящих органов. В письме Молотова — Сталина от 4 мая югославское руководство обвинялось в следовании антисоветским курсом и по «пути предательства единого социалистического фронта Советского Союза и народно-демократических республик». Предлагалось обсудить «принципиальные разногласия» на ближайшем заседании Коминформбюро. Тито отказался решать проблему таким образом, клялся в верности учению Маркса, Энгельса, Ленина, Сталина и посадил в тюрьму Жуйовича и Хебранга за измену. Молотов писал, что в случае их ликвидации «ЦК ВКП(б) будет считать Политбюро КПЮ уголовными убийцами»[1071].

На заседании Коминформа в бывшем королевском дворце под Бухарестом с подачи Жданова был осужден «позорный, чисто турецкий террористический режим» в Югославии. КПЮ исключалась из Информбюро, прозвучал призыв к «здоровым силам КПЮ… выдвинуть новое, интернационалистское руководство КПЮ». Штаб-квартира Коминформа перемещалась из Белграда в Бухарест. Оскорбленный Тито собрал съезд партии, на котором заявил, что «народу Югославии нанесена величайшая историческая несправедливость», поклялся в преданности социализму и Советскому Союзу. Зал долго скандировал: «Сталин — Тито!»[1072] В КПЮ произошел раскол. Около 55 тысяч открыто высказались в поддержку позиции Москвы. «Информбюровцев», как их стали называть, сразу же причислили к «пятой колонне» и исключили из партии. На островах Голый и Свети-Гргур были созданы концлагеря, куда стали заключать сторонников Советского Союза. Сведения о количестве арестованных варьируются — от 16 312 в официальной югославской литературе до 250 тысяч — в источниках Коминформа; исследователи называют 40–60 тысяч. Уже в 1949 году начнутся аресты русских эмигрантов революционной поры, которых обвиняли в шпионаже[1073]. 8 сентября «Правда» клеймила «фракцию Тито», перешедшую на путь пособничества империализму и вырождающуюся «в клику политических убийц»[1074]. В Москве начал работу «Союз югославских патриотов за освобождение от фашистской клики Тито — Ранковича и империалистического рабства», который занимался подрывной работой против Белграда[1075]. Опасаясь военной интервенции, Тито обратился за экономической и военной помощью к Западу, который ее охотно предоставил.

Создание Западного блока и конфликт с Югославией ускорили закрепление «Восточного блока», сначала как экономического объединения. На закрытом совещании, открывшемся 7 января 1949 года в Москве, присутствовали по два члена Политбюро от СССР (советское руководство представляли Молотов и Микоян), Румынии, Венгрии, Болгарии, Польши и Чехословакии. По его итогам 29 января было официально заявлено о создании Совета экономической взаимопомощи (СЭВ)[1076].

К симметричным ответам Москва стала активно добавлять асимметричные. Они были наиболее заметны в Азии и заключались в создании западным державам максимально возможного набора проблем в их колониях и зонах особых интересов. Большое внимание уделялось поддержке сил национального освобождения в Индонезии, Малайе, Бирме. Но, конечно, главный контрудар наносился в Китае. Под давлением США китайское правительство настояло на выводе весной 1946 года советских войск, тогда как американские оставались. После того как гоминьдановцы начали наступление на северные районы Китая, советское руководство решило поддержать компартию Китая. Москва располагала информацией о готовности США вмешаться во внутрикитайский конфликт — вплоть до применения ядерного оружия. И ряд исследователей склонны считать советскую блокаду Берлина маневром, который имел настоящей целью увлечь американцев делами Европы. Китайская революция с советской помощью одержит победу.

В контексте асимметричного ответа можно рассматривать и советскую политику на Ближнем Востоке, в том числе и связанную с созданием Израиля. «За всем этим стояли расчеты И. В. Сталина на то, что на Ближнем Востоке возникнет связанное с СССР государство, которое может превратиться в “социалистический остров”, разлагающий арабское феодально-помещичье окружение, и ограничит влияние Великобритании на Ближнем Востоке»[1077], — писал академик Примаков. «Кроме нас все были против, — вспоминал Молотов. — Кроме меня и Сталина. Мы, правда, предложили два варианта: либо создать арабо-израильское объединение, поскольку живут та и другая нации вместе, мы поддерживали такой вариант, если об этом будет договоренность. Если нет договоренности, тогда отдельное Израильское государство. Но оставались на позициях антисионистских»[1078]. 15 мая США признали новое государство де-факто, а СССР, Польша, Чехословакия и Югославия — де-юре. Оружие израильской армии имело советское происхождение: оно закупалось в Чехословакии и транспортировалось через Балканские страны. 3 сентября 1948 года в Москву прибыла первый посол Израиля Голда Меир. Через четыре дня ее вполне радушно принял Молотов. Она поблагодарила за помощь.

— Ничего особенного. Мы оказываем помощь всем народам, которые борются за независимость[1079], — уверил ее министр.

После парада 7 ноября был прием для дипкорпуса. «На приеме в МИД к Голде подошла жена Молотова Полина и заговорила с ней на идиш.

— Вы еврейка? — изумилась Голда.

— Я дочь еврейского народа, — ответила Полина.

Скорее всего, это было частью обольщения Голды»[1080], — написал Эдвард Радзинский. Но очень быстро отношение к Израилю изменилось. «В Палестине образовалось совсем другое государство, чем ожидал Сталин»[1081], — объясняет причины Леонид Млечин. И это, помимо прочего, было поставлено в вину Молотову.

…В восприятии людей в СССР и во всем мире вплоть до смерти Сталина Молотов оставался в Советском Союзе человеком номер 2. Но нетрудно установить время, когда он перестал быть таковым. Ерофеев подмечал, что Сталин «стал все более нетерпимо и подозрительно относиться к Молотову. Он словно срывал на нем свою досаду за все то, что ему не нравилось в международных делах. Это проявлялось в разных формах. Записки и всякого рода документы, направляемые Молотовым на утверждение или согласование Сталину, которые раньше проходили без сучка и задоринки, стали все чаще воз вращаться перечеркнутыми толстым красным крестом в знак несогласия. Это сильно расстраивало Молотова. Он со своей душой аккуратиста, старательного и ответственного за свои дела, крайне болезненно реагировал как на возвращаемые непринятыми от Сталина бумаги, так и на еженощные, по-видимому, ставшие малоприятными, с ним разговоры, свое раздражение срывал на нас, придирался к мелочам, ходил хмурый и неразговорчивый. Но это было лишь начало в кризисе их отношений»[1082].

29 марта 1948 года появилось решение: «В связи с перегруженностью удовлетворить просьбу т. Молотова об освобождении его от участия в заседаниях Бюро Совета министров СССР с тем, чтобы т. Молотов мог заняться главным образом делами по внешней политике» (причем в проекте постановления это звучало еще жестче — «исключительно делами Министерства иностранных дел»)[1083]. Когда 9 апреля Молотов по привычке внес проект постановления Совмина о плане распределения фондов муки и продовольственных товаров по регионам, Сталин не стал его рассматривать: «Возвращаю этот документ, так как думаю, что “представлять” его на подпись должны тт. Вознесенский, Берия и Маленков, которые подготовляют проекты постановлений, а не т. Молотов, который не участвует в работах Бюро Совмина»[1084].